Если папа просит, я выполняю. Обычно этим занимается Феликс, но сейчас он валяется у себя в комнате и делает вид, что ему продуло ухо. И вот я стою перед дверью в ванную, где сквозь тусклый полумрак слышу плеск воды, словно всхлипывание утопленницы, протяжный вздох и какой-то неясный шлепок. Я осторожно открываю дверь и несмело ее зову. Мама редко выходит оттуда - я имею в виду, она меня даже не узнает. Ее хвост весь в слизи и больше не сверкает - последнюю чешую она отковыряла еще с неделю назад. Я ставлю перед ней поднос с едой и осторожно провожу рукой по длинным запутавшимся волосам.

Я не знаю, какое заклинание нужно произнести, чтобы повернуть время вспять. Еще до того, как мне пришла в голову отличная идея - предложить забраться на ферму старика Эванса. Не знаю, и все тут. Поэтому просто стою и смотрю, как мой брат висит на рогах быка, пригвожденный к деревянному забору. Бык, кажется, застрял, потому смешно виляет жирной задницей. И я бы даже засмеялась, ей-богу, если бы Феликс не смотрел на меня так.

Я стою и не осмеливаюсь шагнуть через порог. Потому что на кровати сидит он. Сидит и с интересом разглядывает свою дырявую футболку. "Привет", - говорю я. А что еще сказать, если не видела своего брата аж тридцать один день? "Привет", - отвечает он. - "На чем мы остановились?"

В моей руке дрожит глок. Но это скорее от переизбытка чувств. Отец окидывает мою стойку оценивающим взглядом и что-то довольно бурчит. Я кошу взгляд в сторону, туда, где стоит Феликс и делает вид, что не замечает моего восторга. Папа его не видит. Никто не видит Феликса, только я могу смотреть, как он взрослеет (разве призраки так умеют?) вместе со мной. Смотреть, как мой брат лишен всего, что есть у меня. Я чувствую укол совести, но не могу перестать радоваться. Грубоватый ствол оружия приятно холодит ладонь. Я прицеливаюсь и стреляю. По пустырю прокатывается волна эха. И в этих отголосках я слышу то, что заставляет меня поежиться.
"Несправедливо быть мертвым одному".

В макдаке мне нравится в первую очередь потому, что сюда я прихожу не одна. Я наконец-то избавилась от дурацкой клички одноклассников после принятия в бейсбольную команду. Теперь я просто Рокки. И просто Рокки сидит и ест самый вкусный бургер на свете после первой своей тренировки. Брат шепчет всякие мерзости мне на ухо, но я его не слушаю. Сегодня я хочу сполна насладиться жизнью. Его это злит все сильнее и сильнее, но я все равно не замечаю надвигающейся катастрофы.
Все начинается с живота. Именно там клубком зарождается гнев, который ищет стремительного выхода. Моя голова наполняется кучей разных голосов, хочется кричать и биться об стенку, лишь бы все прекратилось. И я злюсь. Злюсь на довольных одноклассников, злюсь на себя, злюсь на этот чертов бургер. Как они смеют быть такими счастливыми, когда Феликс мертв?! Я хватаю биту и бью стол, бью бургер. Я бью лицо очкарика, сидящего рядом со мной. Как же они меня бесят.

Я замахиваюсь со всей силы и...легонько касаюсь мяча. Он падает недалеко от кэтчера, а я несусь на всех парах к первой базе. Играть с этими неудачниками - как издеваться над котятами. Бегу и смеюсь, потому что папа орет с трибун во все горло. Мой старик потрясный! Рядом со мной летит Феликс, он тоже смеется, потому что всю игру мы били что есть мочи - это его идея. Я добегаю до дома и раздается мощный выкрик: "Хо-о-о-оум-ра-а-ан!" Отсосите, говнюки. Я показываю сразу два средних пальца кэтчеру противника, тот плюет в сторону. Вот сука. Феликс говорит, что он обозвал нашего папашу членососом. Я хватаю валяющуюся в траве биту и со всей дури врезаю этому ублюдку по животу. Даже с защитой кэтчер падает на колени, смешно сморщив свое уродское лицо. Которое сейчас станет несомненно еще уродливее. Я замахиваюсь...и чувствую, как кто-то хватает меня за плечи и биту. Спасибо.

Девчонка хнычет, потому что не хочет, чтобы я ей делала больно. Но мне плевать, Феликс сказал, что у нее большая жопа, поэтому она должна получить по заслугам. Цаца стоит и дергается, пугливо оглядываясь: ищет препода, чтоб побежать и нажаловаться. Ну, беги-беги, корова! И она бежит, беспорядочно размахивая руками и спотыкаясь о развязанные шнурки. Я подбрасываю мяч в воздух и с чувством бью по нему. Мяч ударяет прямо в ее жирную задницу. Девчонка падает и решает, что притвориться мертвой - это лучший выход. Я смеюсь и не могу остановиться, аж слезы наворачиваются на глаза. Ненавижу, ненавижу! Или...в какой-то момент мне кажется, что это вовсе не мои эмоции, словно нечто чужеродное поселилось в моей голове. Я отряхиваю наваждение и замечаю, как Феликс пялится в сторону школьных дверей: оттуда выходит Джеки. Мой братец явно в нее влюблен. Вот так драма! Ощущаю новый прилив гнева и ору, что футболисты должны умереть. Поправляю юбку (потому что принцессы должны ее носить даже поверх бейсбольной формы) и мы все вместе идем отвоевывать поле. Наше поле.